Парад любви умер, да здравствует парад любви! Берлинский праздник техно-музыки рассорился со столичными властями и спонсорами
Однажды одно из ведущих мировых информационных агентств удивило своих абонентов необычным сообщением. Организаторы берлинского парада любви просили спонсоров не беспокоиться и воздержаться от предложений. То есть спонсоров было столько, что начальники техно-праздника воротили носы: от этого деньги возьмем, а этот пусть ими подавиться, обойдемся. Случай, надо сказать, уникальный. Не бывало еще такого, чтобы организаторы культурного мероприятия могли себе позволить быть столь щепетильными в выборе спонсоров и заключать эксклюзивные договоры только с избранными по своему усмотрению. Парад любви купался в роскоши. Берлинские власти носили его организаторов на руках за то, что они обновили имидж города и ежегодно привлекали в столицу сотни тысяч поклонников техно-музыки, а с ними и платежеспособных туристов, приезжавших поглазеть на крупнейший в мире музыкальный хоровод с почти обнаженными участниками. Благо проходил парад во вторую субботу всегда жаркого июля. Пик расцвета пришелся на девяносто девятый год. Тогда в Тиргартене, мирно попыхивая марихуанной, танцевали почти полтора миллиона человек. И вот печальный финал. Запланированный на десятое июля этого года парад любви отменен. Причина простая. Денег нет. А если точнее – семисот тысяч евро.
Первый парад любви прошел в Берлине – тогда еще Западном – летом восемьдесят девятого года. Начало было скромным. Сто пятьдесят участников да пара открытых платформ с динамиками на бульваре Курфюрстендамм. Довольно быстро, однако, мероприятие приобрело широкую известность, стало «статусным», и на Курфюрстендамм стало тесно. В середине девяностых годов парад перебрался в столичный район Тиргартен на широченную улицу семнадцатого июня, рассекающую центральный берлинский парк надвое. Тогда же его инициаторы создали одноименное общество с ограниченной ответственностью и поручили организацию и проведение техно-шествия фирме Планетком. Ди-джеи хорошо разбирались в музыке, но мало смыслили в коммерции. Ну, например. Одним из их спонсоров был автогигант Мерседес, который согласился бесплатно предоставить в распоряжение парада любви свои грузовые трейлеры. «Вы их только застрахуйте на наших условиях». Потом выяснилось, что страховка эта обошлась намного дороже, чем если бы те же самые грузовики просто взяли напрокат. Ну, да ладно. Это мелочи. В двухтясячном году оборот парада любви составил почти два миллиона тогда еще марок, а чистая прибыль – сто тысяч. Финансовые трудности начались позже.
В две тысячи первом году Конституционный суд ФРГ лишил парад любви статуса политической демонстрации, опустив его до уровня заурядного коммерческого мероприятия. Разница – принципиальная. Дело в том, что все расходы, связанные с проведением и ликвидацией последствий политической демонстрации, несут местные власти, а за коммерческое мероприятие приходиться отдуваться его организаторам, что в общем логично. В годы расцвета парада любви за порядком в Тиргартене следили до четырех тысяч столичных полицейских и сотрудников федеральной пограничной охраны. Вдоль маршрута дежурили машины городской скорой помощи, было задействовано по восемьсот санитаров и до тысячи коммунальных мусорщиков, которые по утру начинали подметать поле музыкальной брани. Денег на всё это из городской казны уходило немерено, а вот подсчитать прибыль от нашествия в Берлин сотен тысяч фанатов техно, ну, никак не удавалось. Ночевали они, как правило, не в гостиницах, а тут же в спальных мешках под кустами Тиргартена, в ресторанах не ели, разве что пиво у летучих уличных торговцев покупали, да марихуану у дилеров. Ни те, ни другие, однако, налоги в городской бюджет не платят.
Последние три раза парад любви проходил в Берлине уже за свой собственный счет. И вместо былой прибыли принес одни убытки его организаторам. Куда сдержанней стали и спонсоры. В прошлом году, например, фирма «Берлинская ярмарка», управляющая выставочным комплексом в столице, согласилась оплатить расходы на уборку мусора после парада в обмен на эксклюзивные права установить вдоль маршрута торговые точки с прохладительными напитками и сосисками. «Ярмарка» проссчиталась. Её убытки превысили полмиллиона евро и в этом году она уже поостереглась связываться с парадом любви. Новых спонсоров найти не удалось, и в конце концов организаторы отменили традиционный техно-хоровод. Но это не значит, что его не будет. Парадокс? Да вовсе нет, просто очередная попытка избежать расходов в семьсот тысяч евро на уборку мусора. В тот же день, когда официальные организаторы парада любви объявили об отмене своего коммерческого мероприятия, в городской сенат поступили две заявки на проведение десятого июля в Тиргартене политических демонстраций под лозунгами «Спасите парад любви» - одна, и «Парад в защиту парада любви» - другая. Одну заявку подал редактор отдела местной хроники столичной газеты «Тагесшпигель» Герд Новаковски, а вторую – некий гражданин по имени Кай Нойманн. По слухам, Нойманн – это на самом деле один из популярных берлинский ди-джеев, выступающий под псевдонимом то в модном клубе «Матрикс», то в андерграундном «Трезоре». По замыслу обоих инициаторов, ПОЛИТИЧЕСКАЯ демонстрация в защиту парада любви, ничем не будет отличаться от самого оригинала – до миллиона участников и шестьдесят трейлеров с динамиками на улице семнадцатого июня с двух часов дня до одиннадцати вечера. Отличие чисто финансовое. Если заявки будут удовлетворены, а отказать довольно трудно, то подметать за техно-демонстрантами снова будут коммунальные мусорщики за счет городской казны. Похоже, парад любви всё-же набрался коммерческой смекалки.
О новом директоре немецкого центробанка, роль которого уже совсем не та, что была раньше.
Две недели назад я рассказывал Вам о скандале, в центре которого оказался директор Центрального Банка Германии – Бундесбанка. Выяснилось, что Эрнст Вельтеке со своим многочисленным семейством по случаю введения евро два с лишним года назад провел мини-отпуск в фешенебельной берлинской гостинице «Адлон» за счет одного из немецких коммерческих банков. Вельтеке довольно долго держался за своё кресло и поначалу сложил с себя полномочия директора только временно, до прояснения всех обстоятельств дела, которое он сам считал не стоящим и выеденного яйца. Как часто бывает в подобных случаях, обстоятельства дела прояснили журналисты, доказавшие, что случай этот был далеко не единичным. Они его и дожали. Эрнст Вельтеке официально подал в отставку, когда стало известно, что и на гонки «Формулы Один» в Монте-Карло он тоже ездил не за свой собственный счет. Этот, оплаченный концерном БМВ визит, ну, уж никак нельзя было объяснить служебной необходимостью главы Бундесбанка.
По предложению канцлера и министра финансов, новым директором Бундесбанка было решено сделать одного из пяти так называемых немецких «экономических мудрецов», сорокасемилетнего профессора Акселя Вебера. С девяносто восьмого года он возглавляет Центр финансовых исследований во Франкфурте-на-Майне, а последние три года заведует еще и кафедрой мировой экономики в кёльнском университете. Аксель Вебер – беспартийный, что в условиях партийного засилья в государственной структуре ФРГ весьма примечательно. Избрав такую кандидатуру, канцлер и его министр финансов решили специально подчеркнуть независимый статус Центробанка ФРГ. И это им, надо признать, удалось. Новое назначение, что бывает в Германии крайне редко, единодушно поддержали даже представители либерально-консервативной оппозиции. Впрочем, роль директора немецкого Бундесбанка, как и его самого, уже совсем не та, что была раньше, поэтому и копья ломать было особенно незачем.
Закат Бундесбанка начался с переходом на единую европейскую валюту, когда значительная часть его полномочий и функций перешла к Европейскому Центробанку – ЕЦБ. То же самое произошло и с центральными банками всех остальных европейских стран, перешедших на евро, но роль Бундесбанка была особой. Когда прежний его директор Ханс Титмайер выступал с речью или отвечал на вопросы журналистов, биржи по всему миру замирали. Одно его неосторожное слово, и котировки валют шли в пляс. Немецкая марка была второй наряду с долларом мировой и резервной валютой, соответствующим был отечественный и международный престиж банка – её эмитента. Бундесбанк был признанным финансовым авторитетом, и его решения большинство других европейских центробанков воспринимали как обязательные к выполнению директивы. Преемнику Титмайера Эрнсту Вельтеке пришлось мириться с куда более скромной ролью. Весной двухтысячного года он впервые принимал участие в заседании министров финансов «большой семерки». Но только до тех пор, пока очередь не дошла до по-настоящему важных вопросов колебаний мировых валютных курсов. В обсуждении принимал участие только глава ЕЦБ Вим Дойзенберг, председателям европейских национальных центробанков деликатно предложили выйти из зала заседаний. Говорят, Эрнст Вельтеке тогда ужасно кипятился и поклялся больше никогда не ездить на встречи «большой семерки». Конечно, куда приятнее провести время в «Адлоне», на венском оперном балу или в Монте-Карло.
После первого января девяносто девятого года, когда для начала безналичные рассчеты были переведены на евро, Бундесбанк де-факто стал всего лишь подчиненным звеном Европейского Центробанка. Оказывать влияние на общеевропейскую финансовую политику его директор может только опосредовано, благодаря своему голосу – одному из пятнадцати - в совете ЕЦБ. Аксель Вебер вряд ли станет фрондером. Если судить по его публикациям и лекциям в кёльнском университете, он сторонник неоклассического экономического мэйнстрима и выступает против использования финансовых рычагов для управления коньюнктурой. Именно такую политику проводит сейчас и ЕЦБ, который считает своей главной задачей поддерживать стабильный уровень цен в зоне действия евро. Сложнее придется Акселю Веберу на отечественном фронте, в деле реформирования самого Бундесбанка. Земельные центробанки уже включены в его единую структуру на правах главных управлений, но общее количество служащих – хотя задач и функций стало куда меньше – сократилось только с шестнадцати до четырнадцати с половиной тысяч. По плану, в две тысячи седьмом году их должно остаться только одиннадцать тысяч, а из ста восьмидесяти восьми филиалов – только сорок пять. Так что новому директору есть чем заняться. Опыт реформирования крупных общефедеральных структур, например, ведомства по труду, показывает, однако, что со временем они развивают такую внутреннюю динамику, бюрократический инстинкт самосохранения такой силы, что становятся практически неуязвимыми для любых посягательств на существующий статус-кво.